Будьте добрее, когда это возможно. А это возможно всегда. /Далай Лама/
Великого московского портретиста после смерти напрочь забыли и современники, и потомки. Память о нем едва теплилась на протяжении всего XIX столетии. Возвращение его произведений к зрителям и воскрешение его имени началось только в начале следующего века. Ф.М. Рокотова заново открыли художники «Мира искусства» на своих знаменитых выставках 1902 года и «Таврической» в 1905 году
Источниковые материалы о художнике чрезвычайно скупы, малочисленны и противоречивы. О Федоре Рокотове и его окружении не известно почти ничего. Мы не знаем достоверно о его происхождении, о раннем ученичестве, о семье (была ли она у него?). Нам не известны в сущности какие-либо обстоятельства его жизни, как, впрочем, и смерти. Его творческие и дружеские связи также остались скрытыми для потомков. С уверенность можно говорить только об одном его друге – поэте Николае Струйском . И только благодаря ему до нас дошли хотя бы отдельные свидетельства о портретисте.
+Современники и ближайшие потомки были до удивления равнодушны к выдающемуся живописцу. В своих мемуарах они обошли его глухим и безучастным молчанием. Если о Н.Е. Струйском , пускай иронично, но все-таки что-то написали, то о Ф.С. Рокотове не оставили ни одной строчки даже те литераторы, поэты и деятели культуры, чьи великолепные портреты он создавал. А среди них такие имена, как А.П. Сумароков, Майков, С.Г. Домашнев, Б.Е. Ельчанинов, С.А. Порошин, А.И. Воронцов, Д.П.Бутурлин. В чем причина? То ли художник казался слишком незначимым для пишущих людей своего времени, то ли его творчество не нашло отклика среди тогдашних литературных знаменитостей. Но ведь его портреты еще при жизни мастера получили всеобщее признание. Так или иначе, Ф.С. Рокотов остался, к величайшему сожалению, вне мемуарной литературы. А сохранившиеся отрывочные официальные документы мало что проясняют в его биографии.
Когда родился живописец, трудно сказать определенно. В знаменитых «Примечаниях» историка Академии художеств В.Н. Петрова есть упоминание о его рождении: «Родился в 1730-х годах XVIII столетия»
Чудя по исповедным книгам московской церкви Никиты-мученика на Старой Басманной , в приходе которой находился дом художника, в 1878 год ему исполнился пятьдесят одиг год. Таким образом, Рокотов родился в 1735 или в 1736 году.
Происхождение художника до сих пор остается дискуссионным и вызывает многие споры среди исследователей. По одним источникам Федор Степанович происходил из семьи крепостных, принадлежавшей князю, генерал-аншефу Петру Ивановичу Репнину, который дал вольную живописцу еще в юные годы. В пользу этого утверждения говорит тот факт, что брат живописца Никита действительно числился крепостным князя, исполняя должность золотых дел мастера, и был отпущен на волю в середине 1760-х годов. А в августе 1776 году Ф.С. Рокотов, уже знаменитый портретист и академик, писал прошение на высочайшее имя об освобождении из крепостной зависимости своих племянников, которые находились к этому времени у него на воспитании. И вольная им, в конце концов, была дана.
В литературе о художнике бытует версия, что Федор Рокотов был внебрачным ребенком князя П.И. Репнина, который освободил своего сына не только от крепостной зависимости, но и дал ему дворянское звание. Иначе трудно объяснить тот факт, что подпись живописца стоит под «Правилами Московского английского клуба» при его учреждении. Ведь в клубе могли состоять только дворяне – лица других сословий не допускались. Неоднократно высказывалось предположение об обучении Ф.С. Рокотова в Петербургском Шляхетском кадетском корпусе для дворянских детей, где юный художник получил широкое общее образование.
Есть еще одно косвенное и небесспорное подтверждение дворянства Федора Рокотова. Сохранился загадочный рокотовский «Портрет молодого человека в гвардейском мундире». Это самая ранняя из известных работ художника, датируемая 1757 годом. На небольшом полотне крупным, приближенным планом дано лицо молодого человека. Еще чувствуется сухость кисти, рисунок недостаточно точен, однако портрет предвосхищает будущие одухотворенные образы Ф.С. Рокотова. Некоторые исследователи – И. Грабарь, Ю. Анисимов, Н. Лапшина – склонны считать это полотно автопортретом. Между тем, портретируемый изображен в гвардейском мундире Преображенского полка. Крепостные же в этой привилегированной воинской части служить не могли.
Я охотно разделяю мнение, что это автопортрет. Но «молодого человека» невозможно сравнить с самим художником: ибо не известно ни одного изображения Ф.С. Рокотова, которое было бы создано за всю его достаточно долгую жизнь, а также не известен какой-либо другой рокотовский автопортрет. От нас за далью времени скрыто подлинное лицо художника. И если «молодой человек в гвардейском мундире» все-таки автопортрет, то из этого следует, что Ф.С.Рокотов был дворянином и пребывал в гвардии, где, напомню, служил и Николай Струйский . Но вместе с тем, кроме данного портрета нет документальных материалов, подтверждающих военное поприще будущего живописца.
Знакомство поэта и художника, не исключено, началось в Петербурге в середине 1760-х годов, когда Ф.С. Рокотов стал уже известным и признанным при дворе живописцем, вошедшим в моду у высшего петербургского дворянства. Во всяком случае, Н.Е. Струйский имел возможность познакомиться с Ф.С. Рокотовым во время гвардейской службы в Петербурге. Однако знакомство могло состояться и позже в Москве.
В 1760 году Ф.С. Рокотов «по словесному приказанию» Ивана Ивановича Шувалова был принят в Петербургскую Академию художеств. Начинающий художник пользовался неизменным расположением И.И. Шувалова – куратора Академии и бескорыстным покровителем русского просвещения, культуры, искусства. Получив через пять лет звание академика, добившись признания и успеха, Ф.С. Рокотов бросает службу в Академии с докучной обязанностью адъюнкта и уезжает в Москву, где проживет почти 40 лет.
С переездом в первопрестольную заканчивается ранний период творчества художника. В своем родном городе он всецело работает по частным заказам, хотя ему и пришлось без особого удовольствия выполнять отдельные поручения Академии. Таким образом Ф.С. Рокотов стал одним из первых в России «вольным художником», независимым от государственной службы. Характерно, что творческая независимость, столь присущая Ф.С. Рокотову, была в высшей мере присуща и Н.Е. Струйскому . И это их, конечно, сближало.
В 1770-х – 1780-х годах Федор Рокотов, академик, писавший августейших особ (что придавало ему особое значение), приобретает популярность среди широких дворянских кругов Москвы. Здесь, вдали от императорского и бюрократического Петербурга, он нашел благотворные условия для творчества. Он станет избегать помпезных официозных портретов. Его влекли другие живописные задачи: создание камерных, интимных полотен, в которых отражались бы представления мастера о возвышенном душевном строе его героев. Заказов было множество, а за работу мастер брал весьма умеренную плату: портрет стоил около пятидесяти рублей.
У Н.Е. Струйского в Москве по наследству от первой жены имелся дом «в Замоскворечье, идучи по Пятницкой улице не доходя до Серпуховских ворот». Именно сюда Ф.С. Рокотов и мог приходить для сеансов, работая в 1772 году над парными свадебными портретами Струйских . Художник, по всей очевидности, гостил и в хлебосольном, гостеприимном рузаевском имении, «коего убранство возвещали вкус и роскошь».
Великодушный поэт был искренним почитателем Ф.С. Рокотова. Он стал первым и единственным собирателем рокотовских произведений, которые занимали достойное место в его помещичьей галерее. Здесь находились такие выдающиеся творения художника, как знаменитый и загадочный портрет неизвестного в треуголке(по всей очевидности, изображение первой жены владельца галереи – Олимпиады Балбековой).
В доме Струйского обретался до сих пор неатрибутированный портрет некого кавалера ордена Святого Александра, человека средних лет, который, надо полагать, был дорог и близок Н.Е. Струйскому . Иначе он не заказал бы его портрет Ф.С. Рокотову. На обороте сохранилась надпись: «в рузаевку полученъ сего 1789 году Н С». Кто изображен так и не выяснено, сейчас он именуется как портретом неизвестного.
В коллекцию входил и овальный портрет Екатерины II, теперь хранящийся в Историческом музее. Это авторская копия с портрета, сейчас находящегося в Русском музее. Рузаевский поэт боготворил императрицу, для портрета рокотовского письма заказал удивительную раму, скорее походившую на киот. Из дерева была вырезана громадная композиция, обложенная сусальным золотом. На верху рамы изображены лучи славы, корона и вензель Екатерины II, внизу лира, труба и сабля, а также рузаевская ель и цветы. Здесь же развернутый лист с эпистолой Н.Е Струйского , посвященной государыне. По семейному преданию, за это стихотворение поэт получил от государыни золотой перстень[45]. На обороте холста Н.Е. Струйский оставил запись: «Сию совершенную штуку писала рука знаменитого художника Ф: Рокотова с того самого оригинала, который он въ С:П:б: срiсовал сам с императрицы прислано ко мне от него в рузаевку 1786 года в декабре. Н. Струiский». Надпись свидетельствует, что взаимоотношения Ф.С. Рокотова и Н.Е. Струйского , высоко ценившего талант портретиста, продолжались долгие годы. Можно с уверенность говорить по надписи на «Портрете неизвестного в темно-зеленом кафтане» об их связях вплоть до 1789 года.
В Рузаевске также находился заказной портрет поэта А.П. Сумарокова, столь чтимого хозяином дом. Сумароковский портрет единственное произведение Ф.С. Рокотова, история написания которого известна искусствоведам. И за это мы должны благодарить Николая Еремеевича. В «Письме к Г. Академику Рокотову» он вспоминал, как художник работал над портретом. Не без наблюдательности поэт описал творческую манеру «любимца дщери Юпитеровой», как он высокопарно именовал портретиста. «Почти играя, ознаменовал только вид лица и остроту зрака, в тот же час и пламенная душа его при всей его нежности сердца на оживляемом тобою полотне не утаилась. <…> А ты совосхищен, и проникая во внутренность души сего великого мужа, по троекратном действии и толикомуж отдохновению и совершил для нас сию твою неоцененную работу». Возвышенно-пиический слог не мешает увидеть в «Письме» компетентного знатока искусства, оставившего уникальное свидетельство о живописной технике Ф.С. Рокотова. Во время работы художник был воодушевлен («совосхищен») тем человеком, которого портретировал – Александром Сумароковым, крупнейшим поэтом XVIII столетия. Живописец легко и моментально схватил внешнее сходство, придав ему одухотворенность. Н.Е. Струйского поразила быстрота написания столь проникновенного портрета: всего за три сеанса он передал не только «вид лица», но и «нежность сердца», то есть личностные качества портретируемого, сумев «проникнуть во внутренность души!» Но, возможно, портрет был написан и всего за один сеанс в три приема. Тогда это феноменальна быстрота портретописи, за которой стоит легкость и творческая свобода мастера.
Н.Е. Струйский говорит о рокотовском прочтении существа человека и еще о том, что почти полтора столетия оставляло равнодушным историков – «совосхищение» художника душевным миром того, кто предстает его моделью».
Существует легенда, что живописец испытывал юной Александре глубокое чувство скрытой любви
В числе немногих рокотовских произведений портрет Н.Е. Струйского , также как и его жены, точно датируются. До дублирования холстов на оборотах имелись надписи. На портрете Александры Струйской было записано: «Портрет А. С. Писан 1772» На изображении Николая Струйского : «Портрет Н. С. Писан 1772». Точная датировка позволяет рассматривать эти произведения «в связи с характером новых исканий, наметившихся в творчестве Ф.С. Рокотова в конце 1760-х годов, – констатирует И.М. Сахарова. – Художник стремился воплотить в портретных образах свое представление о нравственном достоинстве просвещенного человека. Свойственное Рокотову поэтическое восприятие натуры было связано с поисками прекрасного идеала человека». В написании Н.Е. Струйском воплотился тот тип рокотовского портретописи, который отвечал представлениям дворянской интеллигенции о чести, достоинстве, культуре, «душевном изяществе». В портрете, несомненно, сказалось влияние идей просветительства с его проблемами «истинного достоинства дворянства» и морального облика привилегированного сословия.
Портреты четы Струйских долгое время хранились в семейном роду. Последняя наследница рузаевского имущества Е.М. Сушкова, оказавшись в материальном затруднении, решилась расстаться с ним лишь1901 году и продала их вместе с другими рокотовскими работами Московскому Историческому музею. Отсюда портреты Струйских были изъяты советскими властями и переделены в Третьяковскую галерею.
Столь большое число рокотовских произведений в рузаевском имении говорит о серьезном влечении Николая Еремеевича к творчеству художника. Но и это еще не все. У Н.Е. Струйского была копия с картины С.Ф. Рокотова «Кабинет И.И. Шувалова». Это первая интерьерная картина в истории русской живописи. Значение копии чрезвычайно возрастает, так как оригинал утерян. Вот что писал И.М. Долгорукий по поводу этого произведения: «В гостиной комнате несколько прекрасных картин, между коими особенно приметить должно кабинет И.И. Шувалова — искусная копия с прекрасного оригинала г[осподина] Рокотова работы, за которой долго трудился ученик его и покойного хозяина крепостной человек, некто Зяблов, о коем писал много г[осподин] Струйский в своих сочинениях». Свидетельство точное. Действительно, на выучку к мэтру Струйский отдал своего крепостного художника А. Зяблова, что служит лишним подтверждением близких отношений между рузаевским поэтом и московским портретистом. А. Зяблов учился у Рокотова в 1770-х годах. В 1784 году А. Зяблов безвременно скончался, на что Н.Е. Струйский откликнулся стихотворением «На смерть верного моего Зяблова, последующую в Рузаевке , 1784 года, узнанную мною в Москве». В стихотворении есть строчки и о художнике: «То Рокотов: Мой друг!.. твой благодетель». В нем также сообщаются и некоторые подробности, касающиеся Федора Рокотове, о котором мы, увы, почти ничего незнаем. Художник сильно горевал вместе с Н.Е. Струйским о кончине своего ученика. И еще, Ф.С. Рокотов, оказывается, был сведущ в архитектуре, «хотя искусству был сему и не учен», но «усердием привлечен».
Благодаря стихотворению на смерть А. Зяблова П.А.Вяземский в обзоре «Новые книги» 1827-го года упомянул «Рокотова, знаменитого живописца того времени и друга поэта». Это, кажется единственное припоминание во всем XIX веке о живописцеartclassic.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=&ob_no=...
Источниковые материалы о художнике чрезвычайно скупы, малочисленны и противоречивы. О Федоре Рокотове и его окружении не известно почти ничего. Мы не знаем достоверно о его происхождении, о раннем ученичестве, о семье (была ли она у него?). Нам не известны в сущности какие-либо обстоятельства его жизни, как, впрочем, и смерти. Его творческие и дружеские связи также остались скрытыми для потомков. С уверенность можно говорить только об одном его друге – поэте Николае Струйском . И только благодаря ему до нас дошли хотя бы отдельные свидетельства о портретисте.
+Современники и ближайшие потомки были до удивления равнодушны к выдающемуся живописцу. В своих мемуарах они обошли его глухим и безучастным молчанием. Если о Н.Е. Струйском , пускай иронично, но все-таки что-то написали, то о Ф.С. Рокотове не оставили ни одной строчки даже те литераторы, поэты и деятели культуры, чьи великолепные портреты он создавал. А среди них такие имена, как А.П. Сумароков, Майков, С.Г. Домашнев, Б.Е. Ельчанинов, С.А. Порошин, А.И. Воронцов, Д.П.Бутурлин. В чем причина? То ли художник казался слишком незначимым для пишущих людей своего времени, то ли его творчество не нашло отклика среди тогдашних литературных знаменитостей. Но ведь его портреты еще при жизни мастера получили всеобщее признание. Так или иначе, Ф.С. Рокотов остался, к величайшему сожалению, вне мемуарной литературы. А сохранившиеся отрывочные официальные документы мало что проясняют в его биографии.
Когда родился живописец, трудно сказать определенно. В знаменитых «Примечаниях» историка Академии художеств В.Н. Петрова есть упоминание о его рождении: «Родился в 1730-х годах XVIII столетия»
Чудя по исповедным книгам московской церкви Никиты-мученика на Старой Басманной , в приходе которой находился дом художника, в 1878 год ему исполнился пятьдесят одиг год. Таким образом, Рокотов родился в 1735 или в 1736 году.
Происхождение художника до сих пор остается дискуссионным и вызывает многие споры среди исследователей. По одним источникам Федор Степанович происходил из семьи крепостных, принадлежавшей князю, генерал-аншефу Петру Ивановичу Репнину, который дал вольную живописцу еще в юные годы. В пользу этого утверждения говорит тот факт, что брат живописца Никита действительно числился крепостным князя, исполняя должность золотых дел мастера, и был отпущен на волю в середине 1760-х годов. А в августе 1776 году Ф.С. Рокотов, уже знаменитый портретист и академик, писал прошение на высочайшее имя об освобождении из крепостной зависимости своих племянников, которые находились к этому времени у него на воспитании. И вольная им, в конце концов, была дана.
В литературе о художнике бытует версия, что Федор Рокотов был внебрачным ребенком князя П.И. Репнина, который освободил своего сына не только от крепостной зависимости, но и дал ему дворянское звание. Иначе трудно объяснить тот факт, что подпись живописца стоит под «Правилами Московского английского клуба» при его учреждении. Ведь в клубе могли состоять только дворяне – лица других сословий не допускались. Неоднократно высказывалось предположение об обучении Ф.С. Рокотова в Петербургском Шляхетском кадетском корпусе для дворянских детей, где юный художник получил широкое общее образование.
Есть еще одно косвенное и небесспорное подтверждение дворянства Федора Рокотова. Сохранился загадочный рокотовский «Портрет молодого человека в гвардейском мундире». Это самая ранняя из известных работ художника, датируемая 1757 годом. На небольшом полотне крупным, приближенным планом дано лицо молодого человека. Еще чувствуется сухость кисти, рисунок недостаточно точен, однако портрет предвосхищает будущие одухотворенные образы Ф.С. Рокотова. Некоторые исследователи – И. Грабарь, Ю. Анисимов, Н. Лапшина – склонны считать это полотно автопортретом. Между тем, портретируемый изображен в гвардейском мундире Преображенского полка. Крепостные же в этой привилегированной воинской части служить не могли.
Я охотно разделяю мнение, что это автопортрет. Но «молодого человека» невозможно сравнить с самим художником: ибо не известно ни одного изображения Ф.С. Рокотова, которое было бы создано за всю его достаточно долгую жизнь, а также не известен какой-либо другой рокотовский автопортрет. От нас за далью времени скрыто подлинное лицо художника. И если «молодой человек в гвардейском мундире» все-таки автопортрет, то из этого следует, что Ф.С.Рокотов был дворянином и пребывал в гвардии, где, напомню, служил и Николай Струйский . Но вместе с тем, кроме данного портрета нет документальных материалов, подтверждающих военное поприще будущего живописца.
Знакомство поэта и художника, не исключено, началось в Петербурге в середине 1760-х годов, когда Ф.С. Рокотов стал уже известным и признанным при дворе живописцем, вошедшим в моду у высшего петербургского дворянства. Во всяком случае, Н.Е. Струйский имел возможность познакомиться с Ф.С. Рокотовым во время гвардейской службы в Петербурге. Однако знакомство могло состояться и позже в Москве.
В 1760 году Ф.С. Рокотов «по словесному приказанию» Ивана Ивановича Шувалова был принят в Петербургскую Академию художеств. Начинающий художник пользовался неизменным расположением И.И. Шувалова – куратора Академии и бескорыстным покровителем русского просвещения, культуры, искусства. Получив через пять лет звание академика, добившись признания и успеха, Ф.С. Рокотов бросает службу в Академии с докучной обязанностью адъюнкта и уезжает в Москву, где проживет почти 40 лет.
С переездом в первопрестольную заканчивается ранний период творчества художника. В своем родном городе он всецело работает по частным заказам, хотя ему и пришлось без особого удовольствия выполнять отдельные поручения Академии. Таким образом Ф.С. Рокотов стал одним из первых в России «вольным художником», независимым от государственной службы. Характерно, что творческая независимость, столь присущая Ф.С. Рокотову, была в высшей мере присуща и Н.Е. Струйскому . И это их, конечно, сближало.
В 1770-х – 1780-х годах Федор Рокотов, академик, писавший августейших особ (что придавало ему особое значение), приобретает популярность среди широких дворянских кругов Москвы. Здесь, вдали от императорского и бюрократического Петербурга, он нашел благотворные условия для творчества. Он станет избегать помпезных официозных портретов. Его влекли другие живописные задачи: создание камерных, интимных полотен, в которых отражались бы представления мастера о возвышенном душевном строе его героев. Заказов было множество, а за работу мастер брал весьма умеренную плату: портрет стоил около пятидесяти рублей.
У Н.Е. Струйского в Москве по наследству от первой жены имелся дом «в Замоскворечье, идучи по Пятницкой улице не доходя до Серпуховских ворот». Именно сюда Ф.С. Рокотов и мог приходить для сеансов, работая в 1772 году над парными свадебными портретами Струйских . Художник, по всей очевидности, гостил и в хлебосольном, гостеприимном рузаевском имении, «коего убранство возвещали вкус и роскошь».
Великодушный поэт был искренним почитателем Ф.С. Рокотова. Он стал первым и единственным собирателем рокотовских произведений, которые занимали достойное место в его помещичьей галерее. Здесь находились такие выдающиеся творения художника, как знаменитый и загадочный портрет неизвестного в треуголке(по всей очевидности, изображение первой жены владельца галереи – Олимпиады Балбековой).
В доме Струйского обретался до сих пор неатрибутированный портрет некого кавалера ордена Святого Александра, человека средних лет, который, надо полагать, был дорог и близок Н.Е. Струйскому . Иначе он не заказал бы его портрет Ф.С. Рокотову. На обороте сохранилась надпись: «в рузаевку полученъ сего 1789 году Н С». Кто изображен так и не выяснено, сейчас он именуется как портретом неизвестного.
В коллекцию входил и овальный портрет Екатерины II, теперь хранящийся в Историческом музее. Это авторская копия с портрета, сейчас находящегося в Русском музее. Рузаевский поэт боготворил императрицу, для портрета рокотовского письма заказал удивительную раму, скорее походившую на киот. Из дерева была вырезана громадная композиция, обложенная сусальным золотом. На верху рамы изображены лучи славы, корона и вензель Екатерины II, внизу лира, труба и сабля, а также рузаевская ель и цветы. Здесь же развернутый лист с эпистолой Н.Е Струйского , посвященной государыне. По семейному преданию, за это стихотворение поэт получил от государыни золотой перстень[45]. На обороте холста Н.Е. Струйский оставил запись: «Сию совершенную штуку писала рука знаменитого художника Ф: Рокотова с того самого оригинала, который он въ С:П:б: срiсовал сам с императрицы прислано ко мне от него в рузаевку 1786 года в декабре. Н. Струiский». Надпись свидетельствует, что взаимоотношения Ф.С. Рокотова и Н.Е. Струйского , высоко ценившего талант портретиста, продолжались долгие годы. Можно с уверенность говорить по надписи на «Портрете неизвестного в темно-зеленом кафтане» об их связях вплоть до 1789 года.
В Рузаевске также находился заказной портрет поэта А.П. Сумарокова, столь чтимого хозяином дом. Сумароковский портрет единственное произведение Ф.С. Рокотова, история написания которого известна искусствоведам. И за это мы должны благодарить Николая Еремеевича. В «Письме к Г. Академику Рокотову» он вспоминал, как художник работал над портретом. Не без наблюдательности поэт описал творческую манеру «любимца дщери Юпитеровой», как он высокопарно именовал портретиста. «Почти играя, ознаменовал только вид лица и остроту зрака, в тот же час и пламенная душа его при всей его нежности сердца на оживляемом тобою полотне не утаилась. <…> А ты совосхищен, и проникая во внутренность души сего великого мужа, по троекратном действии и толикомуж отдохновению и совершил для нас сию твою неоцененную работу». Возвышенно-пиический слог не мешает увидеть в «Письме» компетентного знатока искусства, оставившего уникальное свидетельство о живописной технике Ф.С. Рокотова. Во время работы художник был воодушевлен («совосхищен») тем человеком, которого портретировал – Александром Сумароковым, крупнейшим поэтом XVIII столетия. Живописец легко и моментально схватил внешнее сходство, придав ему одухотворенность. Н.Е. Струйского поразила быстрота написания столь проникновенного портрета: всего за три сеанса он передал не только «вид лица», но и «нежность сердца», то есть личностные качества портретируемого, сумев «проникнуть во внутренность души!» Но, возможно, портрет был написан и всего за один сеанс в три приема. Тогда это феноменальна быстрота портретописи, за которой стоит легкость и творческая свобода мастера.
Н.Е. Струйский говорит о рокотовском прочтении существа человека и еще о том, что почти полтора столетия оставляло равнодушным историков – «совосхищение» художника душевным миром того, кто предстает его моделью».
Существует легенда, что живописец испытывал юной Александре глубокое чувство скрытой любви
В числе немногих рокотовских произведений портрет Н.Е. Струйского , также как и его жены, точно датируются. До дублирования холстов на оборотах имелись надписи. На портрете Александры Струйской было записано: «Портрет А. С. Писан 1772» На изображении Николая Струйского : «Портрет Н. С. Писан 1772». Точная датировка позволяет рассматривать эти произведения «в связи с характером новых исканий, наметившихся в творчестве Ф.С. Рокотова в конце 1760-х годов, – констатирует И.М. Сахарова. – Художник стремился воплотить в портретных образах свое представление о нравственном достоинстве просвещенного человека. Свойственное Рокотову поэтическое восприятие натуры было связано с поисками прекрасного идеала человека». В написании Н.Е. Струйском воплотился тот тип рокотовского портретописи, который отвечал представлениям дворянской интеллигенции о чести, достоинстве, культуре, «душевном изяществе». В портрете, несомненно, сказалось влияние идей просветительства с его проблемами «истинного достоинства дворянства» и морального облика привилегированного сословия.
Портреты четы Струйских долгое время хранились в семейном роду. Последняя наследница рузаевского имущества Е.М. Сушкова, оказавшись в материальном затруднении, решилась расстаться с ним лишь1901 году и продала их вместе с другими рокотовскими работами Московскому Историческому музею. Отсюда портреты Струйских были изъяты советскими властями и переделены в Третьяковскую галерею.
Столь большое число рокотовских произведений в рузаевском имении говорит о серьезном влечении Николая Еремеевича к творчеству художника. Но и это еще не все. У Н.Е. Струйского была копия с картины С.Ф. Рокотова «Кабинет И.И. Шувалова». Это первая интерьерная картина в истории русской живописи. Значение копии чрезвычайно возрастает, так как оригинал утерян. Вот что писал И.М. Долгорукий по поводу этого произведения: «В гостиной комнате несколько прекрасных картин, между коими особенно приметить должно кабинет И.И. Шувалова — искусная копия с прекрасного оригинала г[осподина] Рокотова работы, за которой долго трудился ученик его и покойного хозяина крепостной человек, некто Зяблов, о коем писал много г[осподин] Струйский в своих сочинениях». Свидетельство точное. Действительно, на выучку к мэтру Струйский отдал своего крепостного художника А. Зяблова, что служит лишним подтверждением близких отношений между рузаевским поэтом и московским портретистом. А. Зяблов учился у Рокотова в 1770-х годах. В 1784 году А. Зяблов безвременно скончался, на что Н.Е. Струйский откликнулся стихотворением «На смерть верного моего Зяблова, последующую в Рузаевке , 1784 года, узнанную мною в Москве». В стихотворении есть строчки и о художнике: «То Рокотов: Мой друг!.. твой благодетель». В нем также сообщаются и некоторые подробности, касающиеся Федора Рокотове, о котором мы, увы, почти ничего незнаем. Художник сильно горевал вместе с Н.Е. Струйским о кончине своего ученика. И еще, Ф.С. Рокотов, оказывается, был сведущ в архитектуре, «хотя искусству был сему и не учен», но «усердием привлечен».
Благодаря стихотворению на смерть А. Зяблова П.А.Вяземский в обзоре «Новые книги» 1827-го года упомянул «Рокотова, знаменитого живописца того времени и друга поэта». Это, кажется единственное припоминание во всем XIX веке о живописцеartclassic.edu.ru/catalog.asp?cat_ob_no=&ob_no=...